Австралийский женский еженедельник 23 декабря 1970

Сканы выложены 3-4 днями ранее.

MARTHA LEAR рассказывает о своей 20-минутной встрече с величайшим танцовщиком мира Рудольфом Нуреевым.
Он вообще не хотел встречаться со мной. Ничего личного, но в течение шести недель он танцевал в Метрополитен-опера в своем ежегодном нью-йоркском турне с Королевским балетом Англии, занимаясь каждое утро, репетируя каждый день, выступая почти каждый вечер — это нелегкая жизнь. Через три дня он уезжал в напряженный тур по Европе. И в эти дни его менеджеры впихнули два - два! - пресс-интервью, которые он ненавидит (он не дал ни одного в течение последних двух лет), и это его достало. Он угрожал отменить оба. И этим утром мрачный пресс-агент отчитался: «Руди говорит: «Нет, нет, нет, нет, нет». Это точная цитата. Так почему бы не прийти в его гардеробную перед сегодняшним представлением и посмотрим..."



Действующие лица: Рудольф с Моникой и Юроком, возможные шубы, с Переяславец

читать дальше

Я ждала с несколькими его помощниками. И они выглядели мрачными, потому что Нуреев, как известно, просто динамит, который так и ищет предлог, чтобы взорваться. За неделю до этого он убежал со сцены «Метрополь-опера» в середине па-де-де, оставив балерину из-за неудачного трюка / неловкости на целых 30 секунд, прежде чем он вернулся, что совершенно необъяснимо, и занял то же самое место, где остановился. Позже он объяснил: «Все было ужасно: я, темп, все. Я думал, Боже мой, так больше не может продолжаться. Поэтому я поднял руку к дирижеру, чтобы он понял, что я хочу остановиться и начать снова, но он не понимал, поэтому мне нужно было вернуться и продолжать».
Этот инцидент вызвал скандал в мире балета. Как Руди мог сделать такую ужасную вещь? Какой позёр! Какой темперамент! Но его поклонники страстно защищали его: «Вы должны понять Руди и его работу. Если работа идет не так хорошо, то это его жизнь идет нехорошо» - сказал один из них.
Что сказать фанатам? Другие балетные танцовщики имеют поклонников; у Нуреева есть сторонники / адепты. Когда он танцует в Нью-Йорке, его сопровождают по улице, как идола 1940-х годов. Они дежурят у его квартиры. Элегантные старые леди, эмигрировавшие из России, в черных чепцах с бриллиантовыми брошками, торопятся в рестораны, чтобы поцеловать его руки («Рудичка, Рудичка, со времен Нижинского я не видела... »)
Его осаждают приглашениями на все великосветские вечеринки - Джеки в Нью-Йорке, ее сестра Ли в Лондоне и так далее. (Онассис — его давний друг, и в этом сезоне она несколько раз приходила к нему за кулисы со своими детьми.) Знаменитые люди отправляют ему шампанское и собственноручно сваренный борщ. Я не уверена, любит ли Нуреев борщ, но шампанское любит точно. «Я говорю ему: «Руди, пей скотч, что-то еще, но не шампанское. Это очень плохо для танцоров, ты же знаешь, это идет прямо к ногам», - сказал мне импресарио Сол Юрок. - «Но Руди говорит, что шампанское заставляет его танцевать лучше, так-то...».

Дверь раздевалки открылась и ворвалась эта энергетическая масса. В нелепых гетрах крупной вязки, свисающих с его голой груди. Его волосы беспорядочно спадают на лицо. А лицо само по себе — тонко вылепленная загадка, готовое улыбаться, готовое вопить и разбрызгивать зелеными глазами искры. Тридцать два - это действительно он? Выглядит на десять лет моложе. Как дела? Как дела? Молчание.
«Значит, - сказал помощник приветливо, - теперь у вас все будет прекрасно, а? И завтра у вас будет встреча в...» «Не завтра», - сказал Нуреев. Он уселся в свое кресло у туалетного столика и уставился на помощника злым взглядом: «Завтра не будет встречи».
«Но Руди»...
«Не завтра».
Короче, журналистка и помощник стали продавливать этот вопрос.
Нуреев застонал, как умирающий; затем он повернулся к зеркалу и начал накладывать макияж. Его пальцы работали так быстро, что их почти не было видно. Я сказала: «Послушай, если бы я была тобою, я бы не потерпела этого отвлечения перед спектаклем». Нуреев осторожно посмотрел через зеркало. Но поскольку он изначально согласился на завтрашнюю беседу, он внезапно развернулся и взглянул на меня умоляюще, беспомощно, как лиса. «Слушай, о чем я могу поговорить с тобой? Почему я должен развлекать тебя и всех этих людей?» - бросил руку в сторону безымянных полчищ. «Я хочу только сделать свою работу».
«Мне не нужно, чтобы меня развлекали», - сказала я.
«О, да, я должен всегда, всегда, всегда. Боже, сойти с ума. Три дня — и я уезжаю в Италию, так много дел. Проблема с визой, проблема упаковки, эта проблема, та проблема. Иисус Христос! Я схожу с ума».
Я сказала, что это ужасно. Но как же насчет завтра?
«Господи. Завтра. Утром - класс, а затем подгонка одежды для журнала «Harper's Bazaar». Модная фурнитура! Вы не представляете, что это за ужасное дело. Затем бизнес-ланч. Затем... В любом случае, о чем мы говорим?». Расскажи мне тему!»
Ну, когда он впервые приехал в Нью-Йорк, он сказал...
«А-а-а-а! Ужасно! Ты говоришь мне, что я сказал семь лет назад, и ты хочешь знать, правда ли это. Как я могу помнить, что я сказал? Что я сказал?»
Я сделала решительный шаг: спросила о том, что вероятно танцы — это хороший способ выпустить пар, стать менее агрессивным. И мы могли бы обсудить такую мысль: если бы все люди были танцовщиками, то мир был бы гораздо добрее... Вдруг он хихикнул. «Будет хуже, намного хуже. Танцоры поубивают друг друга». И затем он снова нахмурился и начал засовывать волосы в парик. «Ужасный вопрос. Выбери что-нибудь еще».
Хорошо. Однажды он что-то сказал о харизме. «А-х-х! Ужасная тема! Выберите что-нибудь еще».
Короче, журналистка все же выпросила у него двадцать минут аудиенции после спектакля.
И через полчаса он уже мчался на сцену, где исполнял партию в современном балете "Нити времени", и 4000 обладателей билетов пребывали в полном восторге. С момента появления Нуреев управляет сценой абсолютно. Это не просто вопрос превосходной техники; большое количество танцовщиков обладают превосходной техникой. Скорее, это вопрос страсти, которую он проецирует через рампу так же мощно, как лазерный луч.

Далее — известные слова Нуреева: «Я - татарин, а не русский. Татарская кровь течет быстрее в венах, мы - смесь нежности и жестокости».
Далее — несколько скупых фраз биографического характера.

Пресса, конечно, следовала за ним, как мотыльки на свет, а он рычал на репортеров и сражался с фотографами. Совсем недавно он особенно некрасиво / грубо / противно / мерзко себя повел по отношению к группе фотографов, ожидающих его около Метрополитен-опера. Но мгновение спустя он был совершенно очарован пожилыми людьми, которые подошли к нему и сказали: «Господин Нуреев, мы с женой восхищаемся вами. Можем ли мы отвезти вас домой?» Он прыгнул в их машину и умчался в ночь. Его назвали позёром, эго-маньяком и пр. Его самые непримиримые критики говорят, что он использует даже великую Даму Марго Фонтейн в течение последних семи лет, как фольгу/блестки для собственного величия.

В классе.
Когда он пришел в класс на репетицию в 11 утра следующего дня, в нем не было никакой заносчивости. В классе было примерно 40 танцовщиков, в основном из Королевского балета, в том числе и сама Фонтейн — все уже начали разминку. Нуреев с виноватым видом взлетел со своего места at the barre, и был потрясен на мгновение, заметив, что я сижу у пианино, в нескольких шагах от него. Это редкая привилегия - сидеть в этом знаменитом классе, ее устроил мне Юрок.
«Ты фантастически рано, нет?» Нуреев зарычал на меня, а затем вздохнул: «Держи тело, прошу! Прошу, леди, не спать! А потом - 1 и 2, а 3 - ya, pa, ya, pa — и»...
Учитель шагает, как тюремный надзиратель вдоль рядов танцоров. Кто бы мог подумать, что они так работают? Здесь они напрягаются, задыхаются, спины опасно выгибаются... Нуреев работает как демон, пот капает с кончика его изящного носа, рубашка пропитана. Остальные тупо смотрят вперёд, но я замечаю, что он не отрывает взгляд от зеркальной стенки, следит за своими жестами с бесстрастным взглядом мясного инспектора. Он делает прыжок. Внезапно его зеркальное отображение делает что-то, что его не удовлетворяет, и когда он зависает в воздухе, ужасная гримаса пересекает его лицо. «Да, - восклицает он, все еще в воздухе. По мере того, как музыка заканчивается, он бормочет: «Ужасно! Ужасно!». А затем, увидев, что Фонтейн подтрунивает над ним, он закидывает голову и заливается смехом.
Когда репетиция закончилась, он подошел ко мне: «Тебе понравилось?»
«Да, но я была просто измучена от просмотра», - сказала я.
«Ха! А я чувствую себя хорошо. Перед репетицией я чувствую себя неважно. Слишком много вечеринок, слишком много пью. Ужасно. После - я чувствую себя всегда хорошо. На репетиции ты очищаешься».
Он ушел, чтобы переодеться, и пропадал где-то полчаса. В вестибюле я поболтала с мадам Валентиной Переяславец, когда-то прима-балериной, теперь - известная учитель танцев. «Aх, Rudi... - сказала она, - да, многие танцовщики красивы. Но только настоящий артист может сыграть свою роль. Когда я была балериной, когда я танцевала «Лебединое озеро», я никогда не сидела с людьми в своей гримуборной, пока я не станцую, я не разговариваю - ха, ха, ха, хи, хи, - нет! Я сижу одна и начинаю чувствовать внутри «Лебединое озеро» - от начала до конца. То же самое с Руди. Хорошее русское слово - «перевоплощение». Я не знаю, как это на английском ... минуту!» Она вскочила, перехватила проходящего мимо танцора. «Андрюшка, скажи, пожалуйста, как объяснить русское слово перевоплощение. Как? Да! Да! Met-a-mor-pho-sis. Руди делает Met-a-mor-pho-sis. Внезапно у него появляется что-то от дикой кошки. Вдруг - он любовник. Как он бежит! никто так не бежит, как он. Большие шаги, как у молодой лошади, такие тихие...» И она продемонстрировала это, бесшумно проплывая через комнату, несмотря на свой 60-летний возраст. «Ах, Рудичка...»
Рудичка стоял в дверях, одетый на улицу: черная рубашка, черные брюки, черная велюровая куртка, черные сапоги. Он попрощался с Переяславец, пожелав ей хорошего дня - очень по-русски; нам потребовалось еще десять минут, и мы вышли и поймали такси.
Он сказал: «Итак, двадцать минут. О чем мы говорим?» Давайте поговорим, - я предложила, - о том, почему ты не любишь давать интервью. «О, Боже мой. Слушай, я встретил тебя. Ты прекрасна. Я болтливый, поэтому могу себя скомпрометировать и сожалеть о сказанном всю оставшуюся жизнь. О, это случалось много раз. Когда я уехал из России, журналисты задавали мне чаще всего политические вопросы. Но я не имею отношения к политике, но они вкладывали в мои уста, что я говорю это, или я говорю это. Иногда они пишут глупые вещи. Как-то журналист хотел сказать, что у меня есть харизма - то, о чем ты спрашивала вчера. Он выучил русское слово, и он написал, что у меня izyuminka. Вот! " Он содрогнулся от отвращения.
«Ты знаешь, что означает izyuminka?»
«Что?»
«Неважно». (Я узнала позже, это означает, примерно, стиль, нечто особенное)
Нуреев был частым гостем Моники Ван Воорен, бельгийской актрисы. Мисс Ван Воорен приветствовала нас в дверях своей квартиры, одетая в модный черный кафтан, но все же была чем-то обеспокоена. Ее домработница стояла рядом.
«Руди, Тони Ричардсон позвонил из Лондона», - сказала она.

Coat-fitting «Примерка шубы»

«Да, да». (Ричардсон - режиссер, который может снять фильм о бессмертном танцоре Нижинском с Нуреевым)
«И Жан-Луи здесь».
«Да, да».
Голливудский дизайнер уже ждал с шубой, которую Нуреев будет демонстрировать для фотосессии Harper. Он почтительно помог ему облачиться в меха. Это была стриженная нутрия, очень длинная и военная. «О, изумительно, - вздохнула Ван Воорен. Жан-Луи счастливо потер руки. «Это действительно что-то», - сказала экономка. Появился и головной убор - огромный норковый берет. «У меня есть много шапок, похожих на эту, - сказал Нуреев, - но более диких». Он растягивал его, подпихивал, наклонял, пока не добился такого эффекта, который его устраивал. «Неплохо», - сказал он, сердито нахмурившись. Они какое-то время возились с шубой, Нуреев руководил процессом. «Пряжка должна быть выше, нет? Я не хочу никаких кнопок. Защелки или крючки» и пр. Наконец дизайнер ушел, и Нуреев плюхнулся в шезлонг.
«Итак, двадцать минут», и откинул голову и закрыл глаза. Я сидела тихо, ожидая, прикидывая, в какую игру мы играем сейчас. Наконец он открыл один глаз, взглянул как ребенок, играющий peekaboo, затем снова закрыл его и сильно застонал. «Обед, я должен пообедать. Стейк - это кровь. Я ем стейк на обед, а потом ничего до полуночи. Иногда меня приглашают на ужин после спектакля, и когда я прихожу, я прошу стейк. Так что хозяйка думает, что я очень невоспитанный. Они рассчитывают, что я просто буду выпивать, буду милым, буду болтать и слушать, как люди говорят мне, насколько я хорош. Я хочу поесть». «Разве ты не любишь слушать, насколько ты хорош?»
«Ах-х. Слушай. Через десять лет они будут преследовать кого-то еще. Мы, танцоры, не должны останавливаться. это не похоже на президентские выборы - четыре года, восемь лет. Не важно, если они говорят, что ты величайший танцор. Важно только то, что ты чувствуешь.
«Ах, Боже, Ах, Господи... Вы можете себе представить. Когда я был маленьким мальчиком в Башкирии, мне хотелось только одного - танцевать. Однажды учительница пожаловалась моей матери, что я все время прыгал словно кролик. Мы были очень бедны, мы ели картошку и картошку. Как бы я мог уехать из Башкирии? Никак, поэтому я фантазировал, что придет какой-нибудь человек, который заберет меня, сотворит чудо - и я буду танцевать. Но он не пришел, а фантазия осталась навсегда. Теперь это больше не фантазия. Теперь я понимаю, что вы сами должны сделать себя».
Когда кого-то называют величайшем танцовщиком в мире, к чему еще нужно стремиться? - спросила я. К совершенству?
«Ах, вы задаете очень опасный вопрос: не пишите - слушайте! Иногда журналисты так много пишут, что не слышат, что им говорят. Вы слушаете? Нет совершенства. Всегда боритесь с собой. Чтобы сохраниться, вы должны превзойти себя, вы это понимаете?» Он, будто рассудительный школьный учитель разговаривает с вялым / слабоумным учеником. «Я должен был танцевать. Это не человек выбирает искусство. Искусство выбирает человека, и человек не должен этого избегать. Человек, который уходит от искусства, сожалеет об этом всю оставшуюся жизнь».
Как этого избежать?
«А, ты знаешь, мужчина, женившейся на богатой женщине, становится ленивым. Такая вещь... Ужасно! Я знаю много таких людей. Мне их жаль. Художник должен заниматься только своей работой. Я гражданин мира, у меня есть друзья по всему миру. Но на первом месте - искусство. Иногда люди спрашивают, почему я не вступаю в брак. Фантастически ужасный вопрос. Как я могу жениться?» Он ребячливо ухмыльнулся. «Женщина была бы сумасшедшей, если бы вышла за меня замуж, нет?».
Тони Ричардсон снова позвонил из Лондона. Я нацарапала несколько заметок. «Ждите!» - воскликнул Нуреев, выскакивая из комнаты к телефону. «Не пишите - слушайте!» Я пережидала в компании мисс Ван Воорен, которая расположилась на сатиновом диване и глубоко вздохнула. «Когда Руди здесь, я полностью занята им, - сказала она, - Разбудить его, заставить его поесть, позаботиться о билетах, визах, встречах». Личные отношения на самом деле мало что значат для него. Он - самый яркий, захватывающий человек, которого я когда-либо встречала. Если бы он был политической партией, я бы вступила в нее. Если бы он был религией, я бы обратилась в нее».

Оскорбление
«Сегодня он сказал: «Что я буду делать в аэропорту со всем этим перевесом?» Он не понимает, что это было сделано для него. Недавно миссис Купер (Gloria Vanderbilt Cooper) пригласила меня на вечеринку, и я уверена, что она сделала это только потому, что рассчитывала, что я приведу Руди. Но когда я сказала ему, он ответил: «Но ты уверена, что все будет в порядке, если я приду? Приглашение же было для тебя». «Но есть и другая сторона. Когда я сказала ему, что все критики говорили, что он танцевал даже лучше в этом году, чем в предыдущем, вы знаете, что он ответил? Он сказал нет! Это - оскорбление! Они говорят, что я очень плохо танцевал в прошлом году». Мы посмотрели друг на друга / переглянулись в удивлении.
Нуреев вернулся в комнату, подпрыгивая, и продолжал так, будто не останавливался. «Да, искусство должно быть на первом месте. Мне повезло, что у меня есть талант и я на сцене. Но вы спрашиваете о совершенстве. Слушайте внимательно. Тело должно иметь нечто - силу, против которой я сражаюсь, да? Артист испытывает огромное напряжение, ожидая, чтобы взорваться...
Далее — о вечной борьбе за силу своего тела...

Награда
«Эта борьба, сама по себе, уже является вознаграждением. Вы понимаете?»
Да.
"Ты уверена?"
Да.
«Хорошо, ну а теперь, прощай, будь здорова. Я должен ложиться спать».

ПОСТСКРИПТУМ
Нуреев той ночью отправился на ужин и освободился около 2 утра. В 9 утра его уже фотографировали в шубе. Затем он пошел на тренировку, затем в другую студию, чтобы помочь поставить балет для труппы Robert Joffrey, а затем на собственную репетицию. В 17: 30 он принял душ, выпил чашку чая и помчался в Метрополитен для своего финального выступления в сезоне, в "La Bayadere." У него было около часа, чтобы отдохнуть. Но вместо отдыха он влез в тренировочную одежду и побежал по коридору в классы. "Что делаешь?" - спросил кто-то. «Я собираюсь работать еще полчаса с Robert Joffrey», - сказал он.
Затем он выступил. Для поклонов он переоделся в бежевый костюм с длинными рукавами и в сапоги до бедер. (Он уже надевал его на премьеру и беспокоился о том, как его дополнить. «Надень то же самое», - посоветовала ему мисс Ван Воорен. Она была права.) У него были 25-минутные овации, затем он отправился на прощальную вечеринку, которую дал Юрок, и лег спать к рассвету.
В то утро (в день его отъезда из Нью-Йорка) он сделал невозможную для себя вещь. Он пропустил тренировку. Но он позвонил Переяславец, чтобы попрощаться, и она передала мне их разговор: «Я говорю: «Рудичка, я слышу по твоему голосу, что ты пил всю ночь». Он ответил: «А, да. Я хотел было пойти на тренировку, но сегодня утром увидел себя в зеркале и подумал: « Нет, лучше, не надо». Я говорю: «Рудичка, я говорю тебе до свидания. Я обнимаю тебя, я крепко тебя целую». Он сказал: «Я тоже». Ах, Руди. Никто не нравится ему / никто его не любит.
Но я это уже знала.